Когда ты вспомнишь обо мне,
дня, месяца, Господня Лета
такого-то, в чужой стране,
за тридевять земель — а это
гласит о двадцати восьми
возможностях — и каплей влаги
зрачок вооружишь, возьми
перо и чистый лист бумаги…
Иосиф Бродский
Нынешняя весна принесла, как выясняется, не только теплые дни, но и то, чего мы должны страшиться, о чем говорить и думать: всякие коронавирусы, пошатнувшийся рубль, повышение цен, остановку перспективных проектов, утраченные надежды на лучшее и т.д., и т.п. А тут еще в завершение этой красоты 14 марта в Москве была настоящая зимняя метель с намеком на постапокалиптический сюжет .
Впору задуматься.
Судьба человека…
А это судьба человека, который познал то, что несравнимо ни с чем — утрату сына. Давно ли? Жив ли он сам? Как будто давно, да и сам он уже покоится с миром.
Иван Шмелев в 1922 году пережил арест и казнь сына большевиками, без суда и следствия. Но ему не сообщали о расстреле и он два года искал сына, пока не был вынужден эмигрировать в Германию, понимая, что даже не сможет предать тело своего мальчика земле. …Хотя они сами с женой чудом спаслись от казни и от голода.
Нет оправдания зверскому убийству, и Шмелев стал искать оправдание своей жизни… Мне важно, как душа его перенесла все это тогда, в пору глобальных потрясений. Как он пережил это горе? Ведь по сути никак нельзя смириться с потерей жизни человека, тем более жизни того, кого когда-то носил на руках.
Когда-то он родится в России…
Иван в детстве
Когда-то его отец сделал все, чтобы у сына было будущее. В Москве организовал плотницкую артель с тремястами работников.
Когда-то его воспитает набожный старик-плотник, нанятый отцом.
Когда-то, к 7 годам, его начнет воспитывать жизнь, когда отец упадет с лошади и больше не встанет.
Когда-то он окончит Московский Императорский Университет.
Когда-то он всей душой примет Февральскую революцию и отторгнет Октябрьскую.
Иван Шмелев, который еще не знает. что его ждет
Когда-то он потеряет свой московский дом (куда влезут большевики), возьмет жену и сына, пришедшего с войны, и в Крыму у него появится домик на земле, где он мечтал создать литературную мастерскую и посадить виноградник, любоваться каждой травинкой на своем клочке земли, пока не арестуют сына…
Когда-то, после двух лет бесполезных поисков сына, он уедет с женой в Германию…, в надежде рассказать миру правду о том, что случилось в России, и с огромной болью в сердце, что именно он привез сына в Крым, на Голгофу…
Вот сама мысль, что ты не все сделал для спасения близкого человека, вынужден покинуть страну и дом — стать нищим и бездомным… на старости лет. Как с ней жить?
Музей в Алуште
…Когда-то его сборник рассказов «На скалах Валаама» критики разнесут в пух и прах, цензоры разрежут на куски, а публика просто не заметит.
Когда-то, увидев острые зубы даденой ему жизни он на 9 лет прекратит писать. Но когда начнет… , это будет другой Шмелев, Шмелев, книги которого уже не отличаются тихим медленным течением сибирских рек, они беспощадны как водовороты, что сразу кружат читателя в эпицентре событий. Из его книг исчезнет маленький человек Достоевского…, а придет человек, разговаривающий с Богом.
Но это будет в Париже, там, где появится другой Шмелев.
Что с ним происходило в те зловещие дни…
В эмиграции
Поэт И. А. Белоусов весной 1922 года напишет в воспоминаниях: «…Шмелев вернулся в Москву, я едва узнал его при встрече: вместо живого, подвижного и всегда бодрого, я встретил согнутого, седого, с отросшей бородой разбитого человека. В Москве он несколько поправился, но страшно тосковал, что не может писать».
Писатель Семен Юшкевич в декабре 1922 года напишет Горькому: «Видел И. Шмелева. Впечатление тяжелейшее, а от разговора и умиленное и трагическое. Один шанс есть, что сын жив, и на этом шансе и стоит весь дом жизни. Я про себя плакал. А слов было им сказано не много».
И этот человек, о котором говорилось выше, найдет в себе силы, и в том же 1922-м, зловещем году, напишет письмо Бунину, из Берлина в Париж.
«Дорогой Иван Алексеевич, после долгих хлопот и колебаний, — ибо без определенных целей, как пушинка в ветре, проходим мы с женою жизнь…
…Почему в Берлине?
…Когда душа мертва, а жизнь только известное состояние тел наших, тогда все равно. Могли бы уехать обратно хоть завтра. Мертвому все равно — колом или поленом. 1/4 остается надежды, что наш мальчик каким-нибудь чудом спасся… Но это невероятно… Всего не напишешь… осталось во мне живое нечто — наша литература, и в ней — Вы, дорогой, теперь только Вы, от кого я корыстно жду наслаждения силою и красотой родного слова, что может и дает толчки к творчеству, что может заставить принять жизнь, жизнь для работы…»
Бунин сразу же позовет их с женой в Париж, получит для них визы во Францию, проведет переговоры с издателями о публикации книг Шмелева, вместе с женой Верой организует вечер и соберет деньги им на переезд.
В январе Шмелевы будут в Париже. Найдут там свой приют. Иван Сергеевич и Ольга Александровна будут сохранять надежду, что их сын каким-то чудом уцелел… Еще их мысли будут о судьбе России.
Вот отрывок из того же письма Шмелева — Бунину.
…Внутреннее мое говорит, что недуг точит и точит, но Россия страна особливая, и ее народ может еще долго-долго сжиматься, обуваться в лапти и есть траву…
…Москва живет все же, шумит бумажными миллиардами, ворует, жрет, не глядит в завтрашний день, ни во что не верит и оголяется духовно. Жизнь шумного становища, ненужного и случайного.
В России опять голод местами, а Москва живет, ездит машинами, зияет пустырями, сияет Кузнецким, Петровкой и Тверской, где цены не пугают… жадное хайло — новую буржуазию. «Нэп» жиреет и ширится, бухнет, собирает золото про запас, блядлив и пуглив, и нахален, когда можно. Думаю, что радует глаза «товарищам» и соблазняет. Зреет язва, пока еще не закрытая… Будто выжжено, вытравлено все в жизни, и ей не у чего обвиться, привиться…»
Как он смог выжить…
Он напишет сборник рассказов «Солнце мертвых», от первого лица. По сути дневник о гибели людей от «Красного террора». Чтобы представить в каком аду находились люди, приведем факт бессмысленных, просто чудовищных казней жителей Крыма в 1920-21 гг. секретарем Крымского обкома партии Розалии Самойловой-Землячки (урождённая Залкинд; по первому мужу Берлин; по второму мужу Самойлова, партийный псевдоним-Землячка, прозвище — Демон). Тысячи людей расстреливали из пулеметов, пока Землячке не пришла в голову мысль: «Жаль на них патронов. Топить. И всё».
И людей вывозили на баржах в море… топить.
От этого биотипа большевика от страха шарахались сами большевики, и писали в Кремль жалобы, чтобы ее отозвали, что и сделают в 22-м, а пока «Существо» обладало безграничным мандатом доверия вождя, и отвечало его постулату: «Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами» (Ленин, ПСС, т. 50, с. 245).
Память о ней увековечена в нашей стране. Прах в Кремлевской стене, и вот еще табличка!
Без слов
Увековечили… Только забыли, что кроме памяти о садистке, нужно увековечить и память о ее жертвах. Вместо шезлонгов на пляжах Крыма надо ставить памятники жертвам той бойни.
Как можно выжить?
Об этом в книге «Солнце мертвых».
В начале надо просто не сойти не с ума.
Мы… распадаемся на глазах… и не сознаем! Да вы вглядитесь, вглядитесь… Умремте, скорей умремте… ведь ужасно теперь… теперь!., сойти с ума!
Начинать день…
Надо начинать день, увертываться от мыслей. Надо так завертеться в пустяках дня, чтобы бездумно сказать себе: еще один день убит!
Потом принимать как должное тяжелые чувства…
Бога у меня нет: синее небо пусто.
…Но потом писатель Шмелев обретет то, о чем, спустя много лет напишет психотерапевт Филипп Пери в книге «Как сохранить разум» («How To Stay Sane»): «Ключ в том, чтобы приучать себя принимать чувства, которые могут ранить, а не избегать их».
Счастливая ты, Торпедка, — на добрых руках уходишь! Я пошепчу тебе, скажу тебе тихо-тихо: солнце мое живое, прощай! А сколько теперь больших, которые знали солнце, и кто уходит во тьме!.. Ни шепота, ни ласки родной руки…
Она тихо уснула в моих руках, маленькая незнайка.
Теперь о важном. Он научил себя принимать горькие чувства ради спасения, нет, не людей, которых не вернешь, а правды, которая принадлежит тем, у кого есть душа. Как говорит И.Бунин в лавровской «Катастрофе»: «Радостное волнение и сравниваемо быть не может с волнением скорбным. Вот зачем Бог посылает испытания». А Шмелев — поэт мировой скорби, — писал о нем философ И.Ильин.
Несмотря на то, что до отъезда в эмиграцию Шмелев уже был автором 53 книг, свои бессмертные книги он напишет в Париже. После «Солнца мертвых» — «Богомолье» и «Лето Господне«.
Он выжил, потому искал «путь, ведущий человека из тьмы, — через муку и скорбь к просветлению»(Ильин). И символична его смерть, по пути в монастырь Покрова Божьей матери.
Пусть в земле Донского монастыря они навсегда будут вместе.
Могила Шмелевых
…И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернемся… но снегом ее замело.
Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещенные руки на грудь.
Георгий Адамович