– Отец Максим, вы потеряли маму в одиннадцать. Это, наверное, стало крушением мира для мальчика?

– Разрушением привычного уклада жизни, исчезновением какой-то защиты. Было больно смотреть на отца, который остался без супруги, с детьми на руках (брат старше меня на два года).

У мамы был рак, она долго болела, – лечение, операции. Но нас, детей, никто не посвящал в детали. Потом уже мы стали понимать, что мама прощалась с нами, отправляя в детский загородный лагерь. Оттуда нас забрали уже на похороны…

Да, все полностью изменилось. Отец работал с утра до вечера. Мы с братом были предоставлены сами себе. Меня спасал спорт, спортшкола. Там было жесткое расписание: в семь утра – тренировка, в восемь – школа, потом в два часа вторая тренировка. Дважды за лето – спортивный лагерь: городской и выездной. Это помогало и психологически, и физически, и придало сил, уберегло от улицы и участия в криминальных группировках, в которые так легко попадают подростки, за которыми не следят. Тогда в Нижнем Тагиле обстановка была особо криминальной, предприятия работали еле-еле, а большой процент жителей так или иначе был связан с зоной: сидели или охраняли.

Спортсменов особо не трогали, у нас было свое сообщество, делающее нас независимыми от разных группировок.

– Семья была верующей?

– Да, наверное, но я не помню, чтобы дома говорили о вере. Нас с братом крестили, мы ездили с Урала в Сергиев Посад в Троице-Сергиеву лавру, там причащались – это, пожалуй, одни из самых ярких впечатлений детства. Но в местные храмы не ходили: отец стал священником уже после смерти мамы. Как я позднее узнал, он продолжил однажды начатый им путь.

В юности он учился в семинарии, на 3-м курсе пришлось уйти, так как умер отец и нужно было помочь семье. Он устроился на светскую работу, женился на маме, – работал на заводе токарем-фрезеровщиком. Такие решения вызвали непонимание у его мамы, моей бабушки, которая была глубоко верующим человеком и скончалась монахиней в Сергиевом Посаде. Но это все я уже понял, будучи взрослым человеком, по крупицам собирая информацию о родителях.

После смерти супруги отец снова вернулся к своему юношескому выбору и стал священником.

Когда я учился в восьмом классе, мы переехали на Украину, в село под Старобельском. Там отец начинал строить храм, помню, как заливали фундамент. Под конец жизни его перевели в Краснодон, где он и похоронен. Недолго отец был священником – примерно лет пять.

В сельском храме отец служил один, так что мы стали помогать ему и как-то более осознанно понимать, что происходит на службе.

– Материально сложно было выживать в селе?

– Да как-то на этом особо внимание не акцентировалось, жили и жили, как вся страна. Попали и под обрушение рубля. Отец выехал с Урала с деньгами от проданной квартиры, а когда приехал – и на «Запорожец» не хватило. Но жили, не тужили.

– Как в селе относились к Церкви?

– Очень сердечно, помогали во всем и поддерживали, как могли. Мне было сложно перестроиться – в школе на Урале я был спортсменом, а здесь – попович. Священников было мало, и смотрели как-то по-особенному, даже, бывало, и с негативом. С одной стороны – прессовали, с другой – побаивались. Священника знало все село и весь город, ему много с кем приходилось общаться – например, с начальником милиции…

Вообще, когда ты за короткий срок меняешь три-четыре школы, сложно приспосабливаться. Сначала ездил в русскую школу, была и дорога непростой, и класс меня не принял, потом пошел в местную школу, в сельскую, а там все на украинском языке: физика, химия. Ты не понимаешь, что говорят, а контрольные в итоге пишешь нормально. А потом уже переехали в город и – новая школа.

Интересно, что когда все быстро менялось и Церковь стала свободнее, то и учителя и одноклассники, которые раньше сторонились, стали относиться теплее. Стоишь в храме, а к причастию подходят учителя, которые год назад говорили колкости о вере… Было отрадно наблюдать такие изменения в душах людей.

– Смерть отца была неожиданной?

– Да, я пришел домой, а он не дышит. Сердце… Слишком много всего приходилось ему нести одному… Было, конечно, больно остаться теперь и без отца, но, с другой стороны, я как-то внутренне понимал, что папе было очень тяжело жить и он, как говорят в народе, отмучился.

– Получается, школу вы оканчивали уже сиротой?

– Да. Потом задумался: куда идти дальше? Съездил в несколько вузов, пожил в общежитиях и понял, что не хочу жить в таком обществе. Мне интереснее общество церковных или хотя бы околоцерковных людей. Плоды веры в этих людях мне нравились больше, чем плоды тех людей, которые живут по другим нравственным понятиям и нравственным ориентирам.

Появилась возможность учиться в семинарии в Сергиевом Посаде, и я решил поехать. Мне помогли собраться, благословил и поддержал владыка Михаил, епископ Курганский и Шадринский.

Оказалось, что моего отца в Лавре многие знали и помнили, вплоть до поваров в семинарской столовой – он поступал в семинарию, когда это было совсем непростым делом. И вся православная молодежь знала друг друга.

В итоге я поехал в семинарию, решив, что если и не стану священником, то глубже узнаю христианство, церковную жизнь – то, что меня интересовало и как-то духовно связывало с отцом.

Для чего через забор, если дверь открыта

– После потери родителей вопросов к Богу, почему так – не было?

– Тогда было ощущение, если можно, конечно, так сказать, что я как на войне. Боли и страха уже не чувствуешь, есть только одна цель – выжить и выучиться.

Смерть матери и отца сместила жизненные акценты. На все в жизни, кроме потери близких, смотришь проще – когда нечего есть, нечего надеть. Это все вопросы, легко решаемые в принципе, а вот человека не вернешь.

Боль приходила потом, когда ты, со всеми переездами, неустроенностью, понимаешь, что никому не нужен, что ты один.

Но при этом внешнем одиночестве я всегда ощущал и то, что Господь помогает.

Здесь, в Лавре, случились важные встречи с отцом Кириллом (Павловым) и с отцом Виссарионом (Остапенко), которые научили прощать и жить нелицемерно, научили отличать важное от наносного, и эти уроки до сих пор помогают мне.

– Расскажите об этих встречах подробнее.

– На самом деле я специально не искал, что вот срочно нужен батюшка-старец, пусть он мне расскажет: как жить дальше? С отцом Кириллом вообще была случайная встреча. Шел по улице в Лавре, вижу – толпа народа, мне говорят: «Отец Кирилл, иди под благословение!» Я подошел, а он задержался, приобнял по-отцовски, сказал слова, очень нужные именно в тот момент. Некоторые вещи из сказанного тогда отцом Кириллом я не сразу понял, но всегда их помнил, а потом прошло время и все стало на свои места, то есть понимание слов старца пришло позднее. Когда не мог попасть к нему, писал письма и всегда получал ответ.

То же самое было с отцом Виссарионом. Я, семинарист, просто пришел на исповедь, стоит батюшка. Подошел к нему, а он какие-то вещи говорит, и понимаешь, что твой внутренний мир меняется и никогда уже не будет прежним.

– Когда решали стать священником, не было страшно, что вот этот выбор – навсегда?

– В письмах преподобного Амвросия Оптинского есть такой эпизод, – как-то на прогулке в скиту ему пришла мысль: перемахнуть через забор, все бросить, забыть обо всем и уйти в мир. Идет дальше и думает: а зачем же через забор, дверь-то открыта – выходи… Вот это важное понимание свободы выбора осталось у меня до сих пор. Я выбрал этот путь свободно, без принуждения внешних обстоятельств и поэтому иду по нему с благодарностью Богу и спокойно.

Мне Господь вообще в жизни дал очень много свободы выбора, поскольку я был сирота, все решения принимались свободно. Мне никто ничего не навязывал, просто некому это было делать – делай, что хочешь. Хочешь – брось семинарию, хочешь – иди бомжуй, хочешь – устройся на работу, в общем, делай, что хочешь. Когда ты это понимаешь, начинаешь думать: а чего хочу на самом деле, и что мне вообще нужно, и что полезно.

Это тяжело – распоряжаться полностью своей свободой, особенно когда ни папа, ни мама не подсказывают, не советуют, не направляют.

Вот, например, не знаю, как бы они отнеслись к моей женитьбе в 19 лет, через месяц после которой меня призвали в армию.

– Да, не очень полезно для семейной жизни…

– Один священник сказал моей супруге, что ничего страшного, два года без мужа – вполне нормально. Это когда семья еще и не состоялась, учеба не окончена, быта и дома нет совсем… Нас призвали всех по месту учебы, владыка Евгений (Решетников), тогда ректор МДА, посоветовал: «Езжай на Урал, по месту постоянной прописки у бабушки, и там попробуй все сделать законно». А военком в Нижнем Тагиле сказал: «Ты у нас один такой, семинарист. Какая тебе армия? Иди учись дальше. Ждем тебя назад священником». Благодарен ему по сей день.

После семинарии я два года был дьяконом в Успенском соборе в Дмитрове, тогда у отца Романа, сейчас он епископ Серпуховской, викарий Московской епархии.

А потом, когда все-таки решил принять сан священника, посоветовавшись с женой, решили, что вопросы, которые возникают в жизни – финансовые, жилищные и так далее, мы решаем отдельно, независимо от служения. Так у нас и выстроилась семейная жизнь, я никогда не гнушался никакой работы: и автомобили ремонтировал, и таксистом был, и много чего еще приходилось делать, до сих пор работаю руками и не считаю это чем-то зазорным для священника. И супруга моя всегда работала.

На нашем первом приходе в Троицком соборе города Яхрома первые несколько лет ситуация в финансовом отношении была настолько плачевная, что умение работать в других сферах нам сильно помогло. Уже много позднее, когда мы были в Париже на Сергиевском приходе, с удивлением узнал, что практически все духовенство имеет светские профессии: кто педагог, кто фармацевт. И отношение на Западе к этому факту биографии священника со стороны прихожан крайне спокойное, жизненное. Мне эта система показалась близкой. Но я прекрасно понимаю, что обстоятельства у всех разные и не может быть в этом вопросе единого рецепта.

Лайфхаки от бабушек

– Когда вы стали настоятелем Троицкого собора в Яхроме – разрушенный огромный храм, молодой священник, – что было самым трудным? 

– Священнический быт в советское время и в современной России – вещи разные. Поэтому практического опыта у меня не было. Было сложно вначале разобраться, когда на тебя сразу сваливаются бытовые, организационные вещи, о которых тебе никто не говорил – отопление, освещение, реставрация, бухгалтерия, певчие, питание. А ты пришел из дьяконов и вообще не знал, что такое существует в храме: какая-то бухгалтерская отчетность, договоры, расчеты… И при этом еще народу в храме нет, он пустой, разрушенный, холодный.

Но, как ни странно, это было очень благодатное время, решения находились, Господь устраивал их через новые знакомства. Через пару месяцев в храме образовался хор, открылась воскресная школа, стали собираться люди и помогать. Это все хорошо, но ты понимаешь, что бесплатно – неправильно, у всех семьи, дети. Хочешь всех отблагодарить, но нечем. И два раза было такое, что приезжает на люксовом автомобиле человек: «Батюшка, я хочу дать денег на храм». И вручает ровно столько, сколько нужно на получку людям. Ты зовешь бухгалтера: «Раздайте всем».

И вот это бытовое чудо перекрывает все твои переживания, останавливает от каких-то крайних вещей, которые ты, может быть, и сделал бы в отчаянии, но не сделал. На самом деле чудо – очень напрягающая вещь. Если ты в этом не поучаствовал, то у тебя есть оправдание: «Как же я это сделаю, ничего не получится, только если чудо, а чудес не бывает». Но с тобой же это произошло и уже нет оправданий, надо просто идти и делать дальше.

– Как складывалось общение с прихожанами? 

– После революции собор закрыли сами горожане – местная атеистическая ячейка. Но открывали его тоже горожане, верующие бабушки. Причем, как мне потом рассказывали, они несколько раз отказывались от священников, которых им предлагали.

Бабушки сами этот храм открыли – писали письма в различные инстанции, им передали храм, но он был закрыт и замок с него никто не снимал – не решался. Помог Григорий Семенович Шишков – директор яхромского завода, коммунист, честный и искренний человек – просто с утра пришел и сломал замок. Сказал одной из главных активисток: «Вот тебе, Екатерина Степановна, ключ. Все, иди работай». Бабушки там долгое время сами, без священника, все разгребали, разбирали.

Вновь открытый собор выглядел печально: огромный, без купола и без крыши, без окон, изуродованный.

Эти бабушки, настоящие подвижницы, христианки, стали костяком прихода и за те 16 лет, что я там служил, очень помогли. Они меня учили: «Вот идите к такому-то начальнику, вот там постойте, там его встретите, и он вас точно примет и подскажет, как решить вопрос к отопительному сезону». Таких дельных советов было много.

И сами они были бесстрашные. Например, могли на «Лыжне России» поймать Жириновского, рассказать ему про храм, потом звонят мне: «Утром у нас будет Жириновский». Я понимаю, что вряд ли, но еду, в итоге, конечно, никакого Жириновского нет, но кто знает: задуманное бабушками часто реализовывалось.

– Как вы справлялись именно в духовном смысле – как молодому священнику давать советы пожилым людям?

– Какие советы?! На исповеди – я только свидетель, если серьезные вопросы – езжайте в Лавру, к более опытным духовникам. Мне самому как-то на исповеди посоветовали – просто будь честным. Если не знаешь, так и говори, незачем поучать-сочинять и мудрствовать. Я до сих пор стараюсь не давать никому советы, только если конкретно спрашивают мое мнение.

– Какова роль священника на приходе? 

– Я думаю, что на девяносто процентов роль священника на приходе – помимо, конечно, совершения Литургии и исполнения треб – это создание правильной атмосферы, верной системы в отношениях между людьми в храме.

Да, когда ты приходишь настоятелем без церковного опыта и тебе надо возрождать приход, строить храм – тяжело. Все с нуля, все своим опытом. Но это и хорошо, потому что ты просишь помощи, ты собираешь людей вокруг общего дела, они собираются и понимают, что сами вовлечены в эту приходскую жизнь, они помогают, строят, воспитывают детей внутри храма. Это сближает и роднит всех. И всегда, во всех делах – прозрачность.

Как-то заехал человек, который был уверен, что в храме денег куры не клюют, лопатой гребут, батюшки жируют. Разговорились, я предложил: «Давайте покажу нашу бухгалтерию, сколько приходит и сколько уходит». Он посмотрел, изучил и спрашивает: «Как вы вообще живете, если расходы в разы превышают доходы?!» В итоге стал помогать. Другой, из крупной энергетической компании, посмотрел по телевидению сюжет, как крест на купол ставили, а накануне ему про наш собор как раз говорили. Он решил, что это знак Божий, и мы еще половину храма сделали.

Задача настоятеля – находить людей и делегировать обязанности. Вот, например, хор; для чего мне лезть в его работу, если им профессионально и грамотно занимается Ольга Вячеславовна? И детьми, и взрослыми. Помню, когда у нас первый раз дети спели на богослужении, растроганные родители рыдали. И это не моя заслуга, а Ольги Вячеславовны. И так во всем.

Для меня важно сделать так, чтобы храм был нужен – людям, городу…

Если храм нужен, его поднимут, ведь не могут ваши дети Закон Божий изучать в руинах, не могут молодые венчаться в разрухе, младенцев крестить тоже хочется как минимум в тепле и стариков провожать достойным пением и глубокой молитвой.

Вот маленький пример: еще в первые годы служения отпеваю в старом облачении.

Подходит все тот же коммунист Григорий Семенович Шишков со словами: «Я дам денег, вы облачение хорошее купите. Хоть я коммунист, но когда придет время, будешь меня отпевать в храме, – то давай уж в красивом облачении».

Интересное было время. Я рос – мужал, храм рос, и приход рос. За время служения в Яхроме мы вырастили целое поколение детей, церковных. И это, пожалуй, главное наше достижение.

Кому нужен храм в селе

– Как община реагировала на ваш перевод?

– Были расстроены, недоумевали, но в целом отнеслись с пониманием. Мне, при всем том, что было больно чисто по-человечески отрываться от прихода, было приятно, что они разумно и спокойно рассуждали, я ведь к этому и вел их все эти годы, что это не мой храм, он ваш, а я могу уйти в любой момент. Вы местные, тут ваши дети крещены, тут ваших родителей отпевали. Это ваш собор, и не стоит привязываться к священнику, который сегодня один, завтра будет другой. А вот любить храм как место личной встречи с Богом – надо, это много важнее человеческого фактора.

– В новом храме в Дмитрове как вас община встретила?

– Хорошо, со многими мы были знакомы еще со времен моего дьяконства, потом и Яхрома находится недалеко. Приезжали люди и оттуда. Я много почерпнул для себя нового от этого опыта расставания с построенным с нуля приходом и приобретения новой общины. Много полезного в личном плане.

В новом храме приход, который никогда не закрывался, община была даже в советское время и во время Великой Отечественной войны. В этом храме свои традиции, опыт духовной жизни, особый, глубокий молитвенный ритм. Это очень важно, когда ты не воссоздаешь прерванные духовные нити, а просто приобщаешься к ним.

Когда у тебя в руках Евангелие, которое читали не одно десятилетие служащие тут священники, среди которых были и новомученики, крест, к которому прикладывается не одно поколение местных прихожан, – это все делает твое служение каким-то особо благоговейным, и ты понимаешь, что просто стоишь в череде допущенных Богом предстоять в этом алтаре и молиться. Но первый храм – это первый храм. Я понимаю, что должно просто пройти время, ведь 16 лет и два года – это разные сроки.

А время идет. Вот я думал: всё, ничего никогда больше строить и восстанавливать не буду – устал, только служение, только молитва. Но Господь не перестает учить. И вот проходит год, храм восстановлен. А как быть, если человек приходит и говорит: «Храм расписали, а крыша течет, надо делать». Другой: «А сколько будет стоить ремонт крыши?» Мы посчитали и забыли, денег-то все равно нет, а он вскоре звонит: «Батюшка, ты где? Приезжай». Приезжаю, и он дает деньги на ремонт крыши. Сделали крышу, еще что-то открывается. Жизнь продолжается.

Дали мне и другой храм в селе Пересветово, полностью разрушенный, и – там уже крыша, сейчас крест будем ставить.

– А людям нужны такие храмы, как в этом селе?

– Когда в Скорбященском храме села Пересветово начали служить постоянно, народ стал собираться. И опять та же ситуация, когда смотришь и думаешь, что невозможно ничего сделать: нет ни ресурсов, ни людей, нет ничего. Но все равно начинаешь что-то делать, смотришь, а тут и люди появляются, и помощь находится. Сейчас храм помогают реставрировать приходы Балашихинского благочиния. Одна семья в Пересветово помогает постоянно. Прошлый год они каждый день ходили и отапливали храм дровами, рабочие приходили в уже натопленный храм. Вот такой маленький бытовой подвиг, как это не ценить и не продолжать трудиться?

Опять же, в минуту слабости ты думаешь, что село, народа нет, одни дачники и невозможно ничего сделать. Великая Суббота, люди приходят освящать куличи, человек пятьдесят, в храме холодно, +5°, хоть топили и дым стоит. Общаешься с людьми, спрашиваешь что-то, сам рассказываешь. Отвлеченно, просто ради беседы, говоришь: «Вот бы газ в храм провести». Приезжаешь домой, звонит человек: «Отец Максим, помнишь, мы в Яхроме котел газовый делали? Давай газ сделаем в Пересветово». Через месяц сообщает, что проект готов. То есть ты здесь ничего не сделал вроде, а вопрос сдвинулся. Но, опять же, это может быть какой-то этап жизненный. Потому что в Яхроме, особенно в первые годы, пришлось побегать везде – встречаться, просить, биться. Вот эти 16 лет, они, как ни странно, дают такие плоды. В Яхроме газ в храме запускали восемь лет. А тут за полгода газовая труба уже к храму подведена.

Люди откликаются, значит, им нужен этот храм. И это снова радует и вдохновляет.

– Вы сказали, что, когда принимали решение стать священником, осознавали, что дверь назад открыта. Однако вы до сих пор – священник, почему? 

– Жизнь сложная, многообразная и показывает, что в ней всякое может быть. «Посему, кто думает, что стоит, берегись, чтобы не упасть», – говорит апостол Павел (1 Кор. 10, 12). Нельзя быть уверенным, что вот, рукоположили, ты священник и это на всю жизнь. Возможность быть у Престола Божия важно ценить каждую минуту своей жизни. Ведь произойти может что угодно. Поэтому понимание того, что завтра может быть все иначе, а сейчас я счастлив оттого, что могу встать и пойти совершить литургию – дает мне и ощущение счастья, и ощущение свободы одновременно. И да, двери открыты…

22 АВГУСТА, 2019. ОКСАНА ГОЛОВКО

ПЕРЕСВЕТОВСКИЙ СКОРБЯЩЕНСКИЙ ХРАМ