Митрофорный протоиерей Валентин Радугин, почетный настоятель храма преподобного Сергия Радонежского (Троицы Живоначальной) в Рогожской слободе, священник, кому на веку довелось получать благословение пяти Патриархов: Сергия (Страгородского), Алексия (Симанского), Пимена (Извекова), Алексия (Ридигера) и нынешнего Кирилла.

На Рождество рожденный

На самом деле батюшка родился 7 января. Сам потом старался праздновать уже на Святках (так и память святых, выпадающую на великие праздники, переносят). Но по детству помнит: на Рождество всегда приходили гости, приносили ему много подарков.

– Вот ты, Валька, какой, – в шутку иногда насупится, разглядывая надаренное, самый младший брат, также ставший потом священником, ‒ отец Леонид Ролдугин^[1].

На его день рождения, тоже совпадающий с церковным праздником – памятью первоверховных апостолов Петра и Павла, – столько гостей не собиралось…

Хотя мама Клавдия Андреевна, конечно, покупала на Рождество подарочки всем сыновьям. Всего их трое: еще средний брат Петр (он три года назад преставился ко Господу).

Раньше дарили самое нужное. Отец Валентин на всю жизнь запомнил, как ему вручили однажды детские красные ботиночки. С обувью тогда была напряженка. Бывало даже, – как отец Валериан Кречетов рассказывал про себя, – что они с братом в школу в одной паре ботинок ходили: один вернется с первой смены, другой обувает снятые штиблеты и идет учиться.

Сложное было время.

Отец Валентин, рожденный в самом начале 1928 года, привык своим годом рождения называть 1927-ой. Он всего-то 4 класса окончил, да война началась. Устроили его слесарем-лекальщиком на авиационный завод «Салют», где работали к тому времени уже мамины братья. По годам его, безусловно, принять не могли, тем более на такое ответственное предприятие, да, рассказывает, поймали какого-то прыщавого парня, дали ему на бутылку и завели в отдел кадров:

– О, – говорят, – уже лоб какой!

«Его» и приняли на работу, а на самом деле подростка Валентина, который даже до тисков не доставал, ему скамеечку подставляли…

Родился будущий отец Валентин в селе Калинино Липецкого района Воронежской области (ныне относится к Липецкой области – прим. Ред.) в самый разгар коллективизации.

Родня тогда разделилась. По отцу была семья Фомичей – все укоренены в традиции, верующие, зажиточные. А мама – из рода Максимовых, у нее уже все братья-сестры коммунисты да коммунистки были,

одна она из младшего поколения твердо верующая. Фомичи с радостью приняли близкую по духу невестку в семью. Все дружно трудились. Дом свой был, и пахотная нива собственная, и коровка-кормилица, и лошадка, и овечки.

Да вот беда: глава материнской же семьи и вошел тогда в так называемый «Комитет бедноты». Все отобрали, сгоняя трудяг в колхоз. Дома, хозяйства разоряли…

Так и храмы в округе советская власть один за другим закрывать стала.

Хотя Валю еще успели окрестить в церкви Архангела Михаила, в наши дни уже восстановленной новыми поколениями Радугиных-Ролдугиных. Нарекли младенца Валентином в память учителя – из царских, дореволюционных, ‒ которого все очень любили. Восприемницей при Крещении стала глубоко верующая папина сестра Антонина, а вот крестным вызвался быть Николай, тоже из родни, но уже коммунист, даже, как тогда их называли, «насмешник».

– Слава Богу, не стал таким, – крестится отец Валентин. – Сам я вообще был человек антисоветский!

Ни октябренком, ни пионером, ни комсомольцем не был. Многие учителя в школе тоже были верующими. Свои своих знают, могли предупредить:

– Клавдия Андреевна, – шепнут при встрече в храме маме, – не отпускайте завтра Валю в школу, он же у вас на Рождество рожденный… В пионеры будут принимать.

Секреты уживчивости,
или Кому не воспрекословишь?

Протоиерей Валентин Радугин

В школе учился в Москве. Когда в родной округе закрыли последний храм, семья в 1930-м году, пока еще можно было, перебралась в столицу. Здесь обосновался к тому времени уже дальний родственник, трудившийся маляром. Так и папу Василия маляром работать устроили. Дедушка Сергей стал столярничать. Мама Клавдия пошла мыть посуду в больницу. Бабушка Таня присматривала за малышами.

Сначала жили в старом бараке в Даеве переулке. Потом случился пожар, это деревянное сооружение сгорело. Семье выделили комнату на Шоссе Энтузиастов: на 18 кв. м. ютились уже восемь человек (тогда в Москву также перебрались папины сестры, в том числе крестная). Да Радугины еще кого-то и приютят, как правило, на ночевку.

Валя однажды проснулся среди ночи от какого-то странного присвистывания…   Присмотрелся в темноте: это Тоня, из нищих, земные поклоны кладет. Увечной была, в детстве ее напугал кто-то, так на всю жизнь у нее передергивание в теле и осталось. А звук какой-то неприятный, – раздражает!

– Как не стыдно, – стал самоукоряться маленький христианин, – человек молится, а я злюсь! Встану-ка и я молиться!

Перебрался через брата Петра (с которым все детство делили диванчик, отодвигая его еще и от стены, чтобы места чуть-чуть побольше было), – и давай: поклончик Тоня – поклончик Валя… Насчитал так 400 поклонов, упал от усталости и еле дополз обратно до дивана. А она продолжала бить поклоны…

– Вот какие люди были! – изумляется.

Могли же раньше жить в тесноте, да не в обиде.

– Обида – это непереваренная гордость, – подтрунивают закаленные испытаниями христиане над тем, как сейчас не то, что в коммунальной комнатке да в голодное время: в квартирах и при полном довольстве друг с другом поколения да родня не уживаются.

– Самоукорение да смирение, – подсказывают: вот, мол, и все секреты.

– Когда терпение не растворено смирением, человек не может долго выдержать: от терпения без смирения люди нередко сходят с ума, – пояснял приснопоминаемый владыка Алексий (Фролов).

Дома хранили христианские традиции. Весь быт был освящен

Дома чутко хранили христианские традиции. Весь быт был освящен. Всегда лампадка в красном углу теплилась. Все церковные праздники отмечали. Посты соблюдали. Бабушка или мама готовят пасху:

– Сынуль (или внучок), – говорят, – попробуй, хватит ли сахара?

– Ты что?! – возмутится несколько-годовалый знаток Устава. – Оскоромлюсь, нельзя!!

Теперь отец Валентин иронизирует:

– Формализм! Ну, можно же попробовать? Да ты возьми, хотя бы просто сделай вид, что попробовал, а сам скажи: «Хорошо!» Что, Матерь Божия записывает за нами каждую мелочь?

Хотя, пока было здоровье, сам строго постился. Однажды решил Великим постом вообще ничего не есть, и вот ему снится сковорода жареной картошки (любимая после цитрусовых еда), ест, а не может проглотить, – проснулся: угол подушки во рту. Тогда архиерей запретил все эти аскетические эксперименты.

А потом был у него постом обычай – каждый день съедать пять маслин: две утром, три днем и на вечер косточки, – так супруга Татьяна, как женился, пресекла:

– Хватит! Кончилась твоя власть. Будешь есть то, что я сготовлю!

– Послушание превыше поста и молитвы, – смеется отец Валентин, отмечая соблюдение семейной иерархии в качестве еще одного секрета уживчивости.

Хотя что-что, а вот молитву, о нем известно, всю жизнь держит железно: утренние и вечерние молитвы, Евангелие, Апостол, Псалтирь, правило ко Святому Причащению, которое служащий ежедневно священник и вычитывать должен каждый день.

По семинарии привык молиться вместе со всеми, так и молодым священникам в своем храме после всенощной предлагает:

– Давайте вместе помолимся. Если ты молишься, – наставляет иерейскую молодежь, – от тебя идет тепло и согревает всех вокруг. Молитва – это как дрова в топке. А если ты сам не согрелся келейной молитвой, что ты тогда прихожанам отдашь?!

Как использовать мешок с деньгами?

Храм Петра и Павла в Лефортово

Валя с детства вырос при Церкви.

– Я был алтарным мальчиком, – говорит.

Хотя сам потом, будучи уже настоятелем, очень осторожно относился к введению в алтарь мальчишек, опасаясь их привыкания к святыне. Однажды даже разогнал всех – и малых, и взрослых – алтарников из Святая святых.

Самого его вводил в алтарь храма Петра и Павла в Лефортово (как его тогда еще называли: на Синичке, – по наименованию протекающей рядом реки – Ред.) протоиерей Димитрий Цветков.

Вале доверили одно из самых ответственных храмовых послушаний: разбирать записочки. Раньше подавали имена с пожертвованием: кто сколько положит – три рубля, пятерочку. Перебирая, денежку надо было складывать в чемоданчик, а записочки – отдельно.

Он потом и при учебе в Московской духовной семинарии и академии старостой храма был, а тогда, при тех купюрах, у него могли набираться просто мешки денежных знаков, – он на них спал.

– Вот ты устроился! – не давало его положение покоя однокурсникам.

– Но я эти кипы банкнот только складывал в чемоданы или ссыпал в мешки и отдавал дальше. Ни разу ни копейки не взял. Был совершенно неподвластен этим соблазнам. Слава Богу! – снова крестится, вспоминая, отец Валентин.

В Церковь тогда шли служить ради Иисуса, а не ради хлеба куса.

– А сейчас, – недоумевает, – только рукоположится, глядишь, а через год у него уже такой широкий пояс, расшит весь, он уже при машине, идет к ней важным гусем, а за ним прислуживающие алтарники несут две авоськи вина!..

– Не для того алтарь Богу возводится, чтобы кому-то сытно жилось, – напоминал недавно семинаристам митрополит Саратовский и Вольский Лонгин (Корчагин), – а для того, чтобы души спасались!

Маленькому Вале в алтаре даже большие частицы из просфор вырезать благословляли, а сам отец Димитрий уже маленькие поименные частички быстро-быстро вынимал. Тогда просфор целые мешки пекли, священники из сил выбивались, чтобы успеть всех   помянуть, о ком просили помолиться.

Мало в Москве открытых церквей оставалось, – в тех, где богослужение не прерывалось и не орудовали обновленцы, и при советской власти было не протолкнуться. Особенно в войну: тогда не только внутри, но и далеко окрест храма люди во время службы стояли.

В одну из бомбежек, увидев благообразного отрока явно из церковных, девушки из   советских краснокосынщиц в бомбоубежище невольно взмолились:

– Мальчик, ну, ты уж почитай, что знаешь…

Это был будущий отец Валентин Радугин. После войны он сразу же побежал поступать в богословский институт, в который были преобразованы открытые в 1943-м году по итогам встречи митрополитов со Сталиным богословские курсы.

Слезы над Евангелием и шалости семинаристов

Встреча выпускников Московской духовной семинарии. 1980-е гг.

Тогда, в 1946-м году, Валю в богословский институт не приняли, сказали:

– Мало годочков.

Здесь этот фокус с накручиванием лет не прошел. И слава Богу! Потому что, когда он настойчиво принес документы на следующий год, то оказался на одном курсе с Иваном Павловым – будущим всероссийским старцем архимандритом Кириллом, Василием Агриковым – архимандритом Тихоном, в схиме Пантелеимоном, и с будущим отцом Димитрием Акинфеевым. Легендарное поколение!

Правда, с авиационного завода поднаторевшего уже к тому моменту слесаря VI разряда все никак не отпускали. Благо, что тогда еще в Новодевичьем монастыре в Москве учились. Так и пришлось весь первый курс: работать в ночную смену, а наутро на занятия ехать.

– Я спал, где мог – в троллейбусе, автобусе, – вспоминал как-то годы учебы и нынешний Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Онуфрий. – Только сел – и сплю…

Так и отец Валентин. А Катехизис выучил, когда ходил пешком из дома в Петропавловский храм, – другого времени не было.

Потом, на третьем курсе, богословский институт преобразовали в семинарию и перевели в Свято-Троицкую Сергиеву лавру. Тут уж и с завода удалось уволиться.

На курсе у них за главного был будущий архимандрит Кирилл (Павлов), пришедший в семинарию поступать в гимнастерке с фронта, ‒ он и постарше был всех сокурсников. Когда они галдящей толпой вваливались по утрам в класс, часто замирали: Иван уже сидел за партой, читал Евангелие и плакал.

Если все скидывались на спиртное, лепту смиренно, чтобы не выделяться, вносил, а вот в самих развеселых попойках не участвовал.

Однажды молодежь только коньяк по стаканам разлила, как стук в дверь, и на пороге – ректор, протоиерей Константин Ружицкий, и инспектор Николай Петрович Доктусов.

– Ребята, ложки по стаканам, – шепнул, не растерявшись, Валя и заботливо предложил «чай» вошедшим…

Спасло то, что те отказались: уж слишком мало в стаканчиках было «заварки».

Или, вспоминает, должен начаться урок английского. Многие не готовы.

– Иван Иванович, давайте фотографию сделаем на память? – встречают на пороге преподавателя.

– Давайте, – соглашается: как тут откажешь?

И вот уже отодвигают столы, рассаживаются-выстраиваются – кто-то встает и старательно щелкает кадр за кадром, деловито просит встать покучнее и т. д. А фотоаппарат-то пустой, без пленки.

– Мы об этом знаем, – совестливо признается теперь отец Валентин, – а преподаватель сидит, позирует.

Урок сорван.

Ночные искушения

Свято-Успенский мужской монастырь в Жировичах. Современный вид

Потом Валентину Васильевичу и самому «доставалось» от его учеников, тем более что он, выписанный властями из родительской московской жилплощади, спасаем был тем, что его вписали в число студентов Одесской духовной семинарии, хотя он на самом деле вел у них Каноническое право.

Но прежде его Священноначалие распределило в Беларусь. «Ничего не проси и не от чего не отказывайся», – этого принципа отец Валентин старался придерживаться всю жизнь, поэтому, как только предложили назначение, – сразу поехал.

Преподавал там в Жировицкой духовной семинарии, а когда ее власти стали закрывать, сохранил, по крайней мере, здание за Церковью, благодаря тому, что смекнул переселить туда монахинь разоренного в Гродно Рождество-Богородичного монастыря. Наутро приходит уполномоченный осмотреть владение ‒ и в шоке выскакивает обратно на улицу:

– Там же люди!!

– Но они здесь живут, – невозмутимо комментирует тот, кто всю ночь перетаскивал узлы и тюфяки матушек.

– Кто это сделал?! – набросился на него чиновник.

– Не знаю, сами завелись…

А уже холодно, не выселишь. Так и не оттяпали здание семинарии.

30-летнего Валентина Васильевича тогда в отместку в армию призвали и там поставили над ним командиром – семинариста.

– Валентин Васильевич, – командует тот, – по-пластунски надо ползти.

– Ну, ты же командир, приказывай, – отвечает, – буду ползать по-пластунски, отдавать честь березе, ходить. Все, что надо делать, буду делать.

Главная проблема: мат не мог терпеть. У них там был такой Аксенов – капитан. Построил он как-то по просьбе рядового Радугина всю роту и обратился:

– Что это за безобразие! Стоит такой мат…

Солдаты все: ха-ха-ха.

– Преследовать будем! – солдаты опять в смех.

А тот:

– Мать вашу… – махнул рукой и ушел.

Дембеля-христианина приютил потом у себя учившийся некогда на несколько курсов старше его в Московской духовной академии впоследствии митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Антоний (Мельников), тогда он был наместником Жировицкого Успенского монастыря.

– Слушай, ну что ты все один болтаешься? – сказал он как-то. – Давай, участвуй в жизни монастыря! Заведем чтение Неусыпающей Псалтири.

А отец Валентин с детства с бабушкой над покойниками Псалтирь читать ходил. Поставили его на кафизмы с часу ночи. Закрылся в храме изнутри, никого нет. Устроился у аналоя и начал со свечкой читать псалом за псалмом. Вдруг слышит:

– У-у-у.

Читает громче. «Хоть круг мелом, – думает, – очерчивай!»

Опять:

– У-у-у-у.

Боится оглянуться, – и вдруг: ших-ших-ших-ших – шаги приближаются! Не оборачивается! Они все громче-ближе…

– Ивана, – раздается, – Сидора! Петра…

«Боже, что это?» А это Агафия, – выяснилось тут же. – Царствие ей уже ныне Небесное, бабушка такая тогда прихожанкой обители была. В этом храме имели обыкновение вычитывать молитвы на сон грядущим, и по старости лет она возьми да и усни на лавочках у пономарки.

Или еще было испытание: читает Псалтирь, ночь, – вдруг грохот: настежь открываются царские врата! И занавеска поднялась…

«Господи, помилуй! – убыстрил чтение псалмов. – Что же это такое?..»

Оказывается, кто-то из братии просто проходил через пономарку и забыл закрыть дверь, сквозняк – и это от ветра.

Страсть к цитрусам как алиби для бесов

Митрополит Антоний (Мельников)

Или однажды: Великий пост, он уже монастырский алтарник. Прислали ему посылку из Москвы, а в ней апельсины… В белорусском селе советских времен какие могут быть апельсины?! Взял он один с собой в кармашек, и вот читаются на службе кафизмы – тогда долго все вычитывалось…

Отцу Антонию в алтаре поставили стульчик. А на тот момент еще светский Валентин Васильевич, которому никто стульчика тогда и не думал предлагать, забился за алтарную печку, уперся в нее коленями, спиной – в стенку, ‒ и, ничего не подозревая, чистит апельсин. Съел. После службы отец Антоний, наместник, также ничего не подозревая, подзывает его:

– Пойдем пообедаем.

Идут, а тот и разоткровенничался:

– Слушай, ты читал Киево-Печерский патерик?

– Читал. А что?

– Как там бес искушал монахов запахами пищи, помнишь?

– Помню! – начинает догадываться…

– Сегодня! Ну, свежий апельсин!

– Отец Антоний, этим бесом был я, – тут же исповедовал неудержимую тягу к цитрусовым.

Или был такой случай. Это в детстве. Приехала как-то в гости из Челябинска бабушкина сестра тетя Настя. Спали тогда кто где, и на полу стелили. И вот все улеглись, уставшие родители уснули, а Валя в это время еще за столом обычно Псалтирь читал или дневник писал…

А время Рождества, и вот перед ним на столе – ёлочка. А на ней – мандарины! А это – его слабость…

«Как, – думает, – хочется полакомиться…». Решил вот что: положил потихонечку ножницы под подушку, чтобы ночью, когда все уж точно уснут, мандаринчик себе срезать и съесть.

Все задремали, тетя Настя на полу похрапывает, – жарко, отодвинула одеяло. Он берет ножницы и хотел было на ощупь срезать в темноте сочное украшение… Как вдруг видит, что отец смотрит на него, дернулся: ножницы и упали! Но главное – ёлка завалилась, и именно на тетю Настю. Та, ощутив на себе сквозь сон что-то холодное, лохматое и колючее, возопила:

– На меня бес напал!

Мама проснулась:

– Что случилось?.. Вот ты безрукий! – тут же набросилась на отца. – Ёлку не мог прикрутить?!

– Отец смиренно выслушал все упреки, – вспоминает потрясенный этим уроком отец Валентин. – А меня не выдал.

Живущий ныне с батюшкой по соседству прихожанин храма преподобного Сергия Радонежского в Рогожской слободе Игорь Кортуков, который, когда требовалось, подвозил его на машине, – однажды подвел… (Супруга, зная, что завтра у него выходной, подумала, что муж случайно завел будильник, и отключила: пусть выспится).

– Что мы делаем, когда мы с кем-нибудь договорились, а человека нет?! Мы звоним ему! Меня больше всего поразило, – признается Игорь, – что отец Валентин даже не позвонил. Когда я, проснувшись, примчался по адресу назначения, он там уже служил. Но ничего мне тогда так и не сказал, как и после ни разу не припомнил…

Отсутствие замечаний создает атмосферу любви.

«Девка нужна?»

Протоиерей Валентин Радугин

Потом Валентин Васильевич после Жировиц и Одессы вернулся в Москву, преподавал в Московской духовной академии. Женился. Его рукоположили. Поставили вторым священником в храме за Клином, при чудотворной иконе Божией Матери «Владимирская».

Так как он к тому времени уже был доцентом академии, своего храма ему тогда еще, соизмеряя нагрузку, не давали. Он и так, помимо лекций студентам и заведывания кафедрой Канонического права, служил четыре раза в неделю, а добираться было далековато: в один конец более двух часов ехать. Зимой вставать надо было в 5 утра, чтобы успеть на первый троллейбус, потом спешить-бежать на первую электричку и т. д. Но все – слава Богу!

Никуда не ходил, ничего не просил, – через год в отпуск идти, а его вдруг переводят в другой храм – Николо-Архангельский в селе Никольское, к протоиерею Евгению Сидорычеву. Когда там служил, в семье Радугиных родилась дочка Варенька.

Всего трое деток, еще дочь Ольга да сын Вася был – потом, в 15 лет, он трагически погиб от несчастного случая. Это горе еще больше сроднило отца Валентина с его самым близким еще по годам учебы в семинарии другом, протоиереем Димитрием Акинфиевым, также рано потерявшим сына.

– Митька мой! – задумается, бывало, при разговоре отец Валентин.

Сам Митя был сыном расстрелянного еще совсем молодым, в 34 года, священника. Отца арестовали, когда он ходил на праздник Покрова Пресвятой Богородицы в соседнее село причащать. Пришедшей к нему в тюрьму через несколько дней, когда разрешили, матушке он передал дароносицу со Святым Причастием:

– Пусть Дима поставит на престол.

Восьмилетний сын сделал то, что по канонам может только священник. Потом, когда достиг совершеннолетия, он тут же подал документы для поступления в семинарию. Там они с Валей Радугиным и встретились, и дружили потом всю жизнь. Отец Димитрий преставился в 2008-м году.

– Никого из моих сокурсников уже не осталось, – воздохнет иногда отец Валентин.

А через год опять, – продолжаю записывать за ним рассказ о том, как его в начале служения по храмам перемещали, – только в отпуск идти, снова указ: переводят в Москву, в храм святителя Николая, что на Преображенском кладбище, он был в сослужении со старообрядцами, к отцу Димитрию Дудко. Там отец Валентин тоже прослужил всего год.

Следующее место назначения – храм иконы Божией Матери «Троеручица» на Таганке. Здесь ему дали послужить 17 лет.

Когда Святейший Патриарх Пимен награждал потом отца Валентина протоиерейством, палицей и крестом с украшениями, он снял с себя крест и надел на батюшку.

Разные тогда битвы выдерживать доводилось духовенству. Предстоятель, как опытный военачальник, знал ратные заслуги своих воинов.

Однажды, уже в бытность священником, отправили отца Валентина вместе с митрополитом Одесским Сергием (Петровым) за границу – на юбилей Болгарской Церкви. При встрече там архиерея сразу же забрали куда-то на прием, а батюшку усадили в «Волгу», и вот шофер его повез куда-то и по дороге вдруг спрашивает:

– Вам девка нужна?

– Гм… Да нет…

– Нужна же, наверно? – улыбается, глядя на него через водительское зеркальце, тот.

Батюшка запаниковал.

– Мне девка нужна! – внезапно останавливает машину сопровождающий, выходит из нее…

– Я верчу головой, кого он сейчас приведет сюда в салон?! – вспоминает отец Валентин. – Смотрю, а он к ларьку подходит…

По-болгарски, оказывается, «дъвка» – это жвачка. Догадался и так развеселился, что высунул голову в окошко и кричит:

– Нужна, нужна!

Как вернулся в страну Советов, его донимать стали, чтобы отчет для уполномоченного по делам религий написал.

– А что я ему напишу? Про «девку», что ли?

Отец Валентин и так однажды, вызванный на Лубянку, на вопрос:

– Какие разговоры между семинаристами, какие настроения?

– Все ребята молодые, о бабах все разговоры, – доверительно сообщил.

Его и выгнали, как чересчур откровенного.

«Всё в жизни надо зааминить»

Храм преподобного Сергия Радонежского в Рогожской слободе. 1982 год

Когда отцу Валентину исполнилось уже 70, ему дали на восстановление храм преподобного Сергия Радонежского в Рогожской слободе. Разрушенный, внутри занавешенный паутиной, закопченный: здесь плавили статую Гагарина…

Перевели батюшку сюда в феврале, холодно. Первый алтарь соорудил из оргалита. Всего-то тогда было две иконы: Спаситель и Божия Матерь. Плиточку установил в алтаре, чтобы руки можно было отогреть, когда закоченеют. Так и начал здесь служение.

Здесь маленький семилетний Валя бывал, кстати, с дедушкой Сергеем еще до закрытия и запустения.

– Я помню этот храм – это была лазурь и золото в убранстве! – вспоминает. – Всё здесь блистало! Возвышенным и красивым было и пение: пел хор слепых, для них звуки ‒ единственная реальность богообщения, они очень старались. Мы здесь с дедушкой два-три раза в начале прошлого века были. Так промыслительно Господь устроил: впервые я здесь был семилетним мальчиком, сюда же вернулся семидесятилетним стариком.

Храм преподобного Сергия Радонежского в Рогожской слободе

Как наставляет отец Валентин:

– Всё надо в жизни зааминить.

Пусть всё происходит размеренно, чинно, в свое время. На всё нужно испрашивать благословение. Каждое дело довести до конца. И по завершении сказать: Аминь.

Отец Валентин потихонечку восстановил ранее виденный во всей красе храм, собрал общину.

Многим памятны его исповеди. Если раньше человек мог не понимать: как это, например, отец Иоанн Кронштадтский мог исповедовать полный храм?! – то, побывав на общей исповеди у отца Валентина, таких вопросов уже не ставил.

Протоиерей Валентин Радугин

…Вот сидит батюшка (по немощи уже ему ставили стульчик на солее или около) и беседует. Всего-то полчаса от силы поговорит, а за это время каждому предстоящему в храме о нем все расскажет. Все стоят красные, сквозь землю готовые провалиться. Так что, когда потом подходят к батюшке, им и сказать уже нечего, только склонят голову – иные рыдая, – и он, накрыв епитрахилью, разрешительную молитву прочтет…

И на душе – Пасха.

Бог Сам приведет-уведет, Сам рассудит, а ты – не руби с плеча

Когда слушает индивидуальные исповеди, умеет как-то так развернуть речь говорящего, что по отношению к другим – только мягкость! Бог Сам приведет-уведет, Сам рассудит, а ты – не руби с плеча. К собственной персоне можешь сколь угодно быть жесток: лупи себя, бей, отжимай, выворачивай наизнанку – это пожалуйста. Давай! А вот к ближним будь добр снисходительным быть и милосердным.

– Я все время молюсь: Боже, милостив буди мне, грешному, – свидетельствует отец Валентин. – Если я прошу милости у Бога для себя, я же на каждом шагу сам буду милостив к другим! Без милости ни одну заповедь не выполнишь – Богу угодить без милости невозможно.

– Отец Валентин, что в жизни главное? – спросишь.

– Доверие Богу. И милосердие к ближнему, – отвечает.