Чтобы понять, что такое ересь, нужно вслушаться в смысл слова, вжиться в исторический контекст, в котором это понятие сформировалось. Русское слово ересь происходит от греческого hairesis, что означает “завоевание”, “выбор”, “расположение к чему-либо”, “решимость”; оно употреблялось также для обозначения какого-либо философского или религиозного направления.
“Еретики” были в разных обществах, в том числе и языческих. Это люди, осознавшие свою избранность и посвященность и отказавшиеся от учения отцов-основателей какого-либо движения; они откалывались, в результате чего появлялась секта.
На языке церковной догматики ересь означает пусть непреднамеренное, но фактическое уклонение от ясно выраженного догмата христианской веры. Следствием такого уклонения, как правило, является образование нового религиозного сообщества, выделенного из состава Церкви. Это сообщество обычно претендует на обладание единственно верным учением, а именно учением Господа нашего Иисуса Христа. Таковы были еретики древности: христианские гностики II века и самый знаменитый еретик IV века александрийский пресвитер Арий. Ересь всегда предполагает, что человек сам — по собственному “выбору” — определяет критерии правильности вероучения и тем самым противопоставляет себя Церкви. Иначе говоря, ересь заменяет собой учение кафолической Церкви.
Профессор Василий Васильевич Болотов — заменитый церковный историк, первый “экуменист”, организовавший богословский диалог со старокатоликами, — предложил различать ересь, теологумен и частное богословское мнение.
Ересь — это попытка подменить собственным учением догматическое учение Церкви.
Теологумен — это богословское мнение авторитетных церковных мыслителей и Отцов Церкви, возникающее в процессе рассуждения, но — внутри Церкви; это поиск словесных формулировок, которые призваны выразить невыразимый духовный опыт.
Частное богословское мнение — это мнение богословов и религиозных философов, живших в разные периоды церковной истории. В данном случае, как правило, речь идет о мыслителях, живших и умерших в лоне Церкви и считавших свои взгляды выражением личного духовного опыта, а иногда — предварительными соображениями, касающимися тех вопросов, ответы на которые Церкви еще предстоит найти и сформулировать в будущем.
Ересь необходимо отличать от раскола. Раскол также означает обособление от кафолической Церкви, но причиной его, как правило, является неподчинение раскольников иерархическому авторитету или неисполнение ими действующих церковно-правовых норм. Поводом для раскола может быть и предпочтение каких-либо частностей церковной практики, например, местных обрядов.
Почему в наше время столь часто возникают церковные расколы? Почему сегодня православные христиане так легко обвиняют друг друга в ереси?
Причина этого, я думаю, прежде всего в отсутствии духовной культуры и знания церковного Предания. Расколов можно было бы избежать, если бы спорные и недоуменные вопросы решались в духе любви и взаимопонимания. Раскол — это всегда в каком-то смысле акт самозащиты. Нередко раскол является следствием расхождений во взглядах на роль обрядовых особенностей, богослужебного языка, календаря и прочих второстепенных аспектов церковной практики, которым придается вероучительное значение. Естественно, здесь не может быть речи о ереси.
Церковь всегда достаточно гибко относилась к различию литургических и языковых форм. Она всегда заботилась о том, чтобы выражать общецерковный опыт на различных национальных и культурных языках. Этот процесс принято называть инкультурацией.
Ересь и теологумен на первый взгляд очень похожи. У святого Григория Нисского, например, можно найти высказывания в пользу учения об апокатастасисе, унаследованного им от Оригена. Эти высказывания не согласуются с общепринятым соборным учением, но неужели мы по этой причине дерзнем сказать, что святитель Григорий — еретик? Ведь мы чтим его как святого и учителя Церкви на протяжении многих столетий. Но если мы встречаем подобные рассуждения в тексте, написанном нашим современником (например, у о.Сергия Булгакова), то часто с каким-то странным злорадством говорим: “Он еретик! Нужно тащить его на костер, или, по крайней мере, отлучить его, лишить сана”. Так невежество порой торжествует над живой мыслью.
В Церкви существует строгое отношение к догматическому учению. Если человек заявляет: “Я написал книгу, которая содержит истинное учение, и вы можете выбросить все старые книги за ненужностью”, — это и есть настоящая ересь и, в то же время, личная духовная катастрофа данного человека.
Однако в Церкви всегда имело место столкновение мнений; оно порождало богословские споры, в ходе которых вырабатывался новый взгляд не только на способы словесного выражения веры, но и на саму жизнь. Диалог помогает нам глубже понять существо нашей веры. Именно в процессе обсуждения и диалога молитва и размышление человека, с одной стороны, и благодать Божия, с другой, способствуют выработке тех соборных решений, которые являются для нас вехами церковной жизни. За эти решения мы держимся, как за нечто незыблемое, на них основываем наше собственное размышление, когда пытаемся осмыслить учение Церкви и применить его для решения новых вопросов.
В православной традиции догматы считаются неизменными. Поэтому, когда говорят о развитии догматического учения, имеется в виду не изменение соборно принятых догматических определений — т.н. “оросов”, — а размышление над ними и изъяснение их на языке той эпохи, в которую мы живем. Богословие есть истолкование догматов. Этим занимались и святые Отцы, и богословы, и христианские философы. Мы знаем из истории, как важно раскрытие церковного учения на языке философии и культуры. Авторы “золотого века святоотеческой письменности” как раз и продемонстрировали возможность и необходимость такого философско-богословского истолкования церковной веры. Церковная литература, церковная музыка, иконопись — все это различные формы творческого освоения, осмысления и раскрытия Слова Божия и догматического учения Церкви.
К сожалению, сейчас в церковной среде термин “ересь” часто используют очень необдуманно. Входящие в Церковь новые люди иногда слишком быстро начинают чувствовать себя настолько укорененными в церковной традиции, что свои собственные представления выдают за абсолютный критерий истин веры. Именно эти люди с легкостью употребляют — в частных разговорах и на страницах прессы — такие слова, как “еретик”, “отступник от учения Отцов”, “обновленец”, “раскольник”.
Это обычно для неофитов — новообращенных людей, не имеющих глубокого знания церковных догматов. Многочисленные брошюрки и листовки с примитивным изложением основ веры, попадающие к ним в руки, они принимают за авторитетные вероучительные тексты. Им кажется, что достаточно ознакомиться с этой литературой, чтобы считать себя знатоком истории Церкви и церковного учения.
К сожалению, подобное мнение, характерное для профанов, находит свое отражение и в необдуманных и даже кощунственных актах некоторых церковных деятелей. Так, в конце ноября 1996 года епископ Псковский и Великолукский Евсевий запретил в служении настоятеля Мирожского монастыря г. Пскова архимандрита Зинона и отлучил от причастия двух иноков монастыря за… причащение Святыми Дарами во время католической мессы.
Разумеется, поступок архимандрита Зинона является ненормативным и опережает развитие отношений между двумя Великими Церквами — это его личная духовная инициатива. Вместе с тем она является проявлением уважения к Таинствам другой Церкви и в этом смысле вполне законна в контексте взаимоотношений двух Церквей-Сестер.
Запрещению о.Зинона предшествовало настоятельное требование к “провинившимся”: покаяться в отступлении от канонов Православной Церкви. Но для верующего человека немыслимо каяться в том, что он причастился Святых Даров, — каются обычно в грехах.
Запрещающий явно придерживается неправославного взгляда на Таинства Западной Церкви и, как видно из его указа, считает ее еретической и раскольнической. Здесь уместно напомнить, что, согласно обычной канонической практике, если католический священник переходит в Православие, он не перекрещивается и над ним не совершается новое рукоположение, а принимается он “в сущем сане”, что само по себе является свидетельством признания Православной Церковью действительности Таинств, совершаемых в Римско–Католической Церкви.
Во время радиопередач мне часто приходится отвечать на многие вопросы, отражающие бытующие в церковной среде представления о взаимоотношениях между нашей и католической Церквами. Некоторые, наиболее характерные из них, выглядят следующим образом.
Считаете ли вы ересью постановление I Ватиканского собора о непогрешимости Папы Римского? Признаете ли вы Святейшего Отца Римского Папу видимым главой Вселенской Церкви, в которую входит и Православная Церковь?
Ватиканский собор не провозглашал непогрешимости Папы в обычном смысле слова — это вульгарное представление. Согласно определению I Ватиканского Собора, когда Епископ Римский говорит ex cathedra, то есть в качестве духовного главы Католической Церкви, и при этом касается вопросов веры или морали, его определения являются безошибочными и окончательными.
Это учение о непогрешимости Папы, действительно, явилось поводом для смущения, а также причиной старокатолического раскола (часть католиков, не принявших этого решения собора, отделилась от Католической Церкви). С другой стороны, в этом решении нашло отражение древнее понимание особой роли римского патриарха, который всегда воспринимался как гарант догматического единства вселенской Церкви. Среди почитаемых нами святых — многие Римские Папы эпохи неразделенной Церкви, которые были блюстителями чистоты веры.
Если судить по текстам католических богословов и самого Папы, то кажется, что первенство чести вовсе не удовлетворяет амбиций римского первосвященника, и оно понимается как власть духовная и светская, политическая. Можем ли мы быть уверены в интеллектуальной добросовестности наших собеседников?
Мне кажется, когда речь идет о диалоге, нужно прежде всего заботиться о собственной добросовестности и честности. Если мы начинаем разговор, не избавившись от комплекса недоверия, заранее отвергая возможность положительного результата, то тем самым мы фактически отказываемся от диалога, предрешаем его неудачу.
Долгое время Рим относился к нам, как к схизматикам, а Православные так же относились к Риму. Но именно Католическая Церковь провозгласила, что для нее Православная Церковь — это Церковь-Сестра. На это мы пока не откликнулись. Некоторые православные богословы называют Римскую Церковь Церковью-Сестрой, но официально такой взгляд не был подтвержден.
Мы, православные, не можем принять структуру Римской Церкви и войти в нее. Это структура пирамиды, где есть один сверх-епископ. Такая система церковной организации не соответствует преданию древней Церкви. Восточная Церковь является своего рода “конфедерацией” поместных автокефальных Церквей, объединенных единством веры и разнящихся между собой только первенством чести.
Как сочетать эти две структуры — сложный и серьезный вопрос. Однако в Римской Церкви сейчас происходит движение к церковной автономии поместных церквей, о чем свидетельствует увеличение роли Епископских конференций — собраний католических епископов отдельных стран.
Все святые отцы, включая митрополита Филарета Дроздова, учили, что папство — это ересь. А согласное мнение святых отцов приравнивается к решению Вселенского собора.
Одному из русских православных святителей — митрополиту Киевскому Платону (Городецкому; + 1891) — принадлежат слова о том, что конфессиональные перегородки не достигают до неба. А вот что говорил св.Филарет в книге “Разговоры между Испытующим и Уверенным в православии Восточной Греко-Российской Церкви” (1815): Святитель признает “не достойными самого имени христианской Церкви только те общества, которые отвергают таинства Троицы и Воплощения”. Из этого он делает вывод: “Никакую Церковь верующих, яко Иисус есть Христос, не дерзну я назвать ложной”; обе Великие Церкви “имеют один общий Дух, который от Бога есть” (цит.по.: Прот.Ливерий Воронов. Догматическое богословие. Изд. МП, 1994).
Вместе с тем надо помнить, что Церковь не догматизировала ни одно из писаний святых Отцов, которые предназначены для размышления внутри Церкви. Но и никакого “совокупного мнения святых Отцов” относительно рассматриваемого вопроса никогда не существовало. Единственным авторитетным документом эпохи после семи Вселенских соборов является Исповедание веры св.Григория Паламы, одобренное константинопольским собором 1351 года.
Но ведь было Окружное послание восточных патриархов, в котором папизм был осужден?
Видимо, имеется в виду Исповедание веры Иерусалимского патриарха Досифея, более известное у нас — в соединении с другими документами — под именем “Послания патриархов восточно-кафолической Церкви о православной вере”, или просто “Послания четырех восточных патриархов” (Вифлеем, 16 марта 1672 г.).
Этот документ имеет прежде всего антикальвинистскую направленность и был составлен в противовес осужденному Церковью “Восточному исповеданию христианской веры” (Женева, 1624 г.) Константинопольского Патриарха Кирилла Лукариса, которое характеризуется специалистами как “кальвинистское исповедание под православным влиянием” (проф. Кармирис). “Послание восточных патриархов”, напротив, является “латинствующим”, как определяет его архиепископ Василий (Кривошеин). При этом нужно напомнить, что все эти документы, иногда называемые “символическими текстами”, не имеют в Православии догматического, то есть непреложного, авторитета.
Вы говорите, что экуменизм — не ересь. Но ведь оптинские отцы уверяли нас в обратном…
Отцы Оптиной пустыни термином “экуменизм” не пользовались и не могли пользоваться — тогда его просто не существовало.
Началом т.н. экуменического движения принято считать Эдинбургскую миссионерскую конференцию 1910 года, но сам термин вошел в широкое употребление только после конференции 1948 года в Амстердаме, на которой было принято решение о создании Всемирного Совета Церквей. В 1920-1930-е годы пользовались другими терминами: “интерконфессионализм”, “христианское воссоединение”, — или просто говорили о движении за единство христианских Церквей.
Каждый из приведенных вопросов свидетельствует прежде всего о полном отсутствии каких-либо серьезных знаний — богословских, церковно-исторических — и просто элементарной культуры. Но подобные вопросы продолжают задавать, а поэтому приходится давать на них хотя бы короткие ответы.
Иван Свиридов У стен Нового Иерусалима ЦОВ 5 (1996)